19/11/2025
Мне было три с половиной года, когда сделали эту фотографию.
Я была избалованным и очень капризным ребёнком. У меня было аж четыре бабушки — две бабушки и две прабабушки, один прадедушка и один дедушка. Каждый из них тянул меня к себе, кормил, нянчил, укрывал одеялом, давал конфеты, которые мне «ещё рано», рассказывал сказки и не позволял мне ни в чём нуждаться.
Я жила одновременно как будто в четырёх разных детствах — каждое из них хотело сделать меня счастливой.
Но каждое утро эта семейная роскошь превращалась в маленькую внутреннюю борьбу.
Баку, тёплый рассвет, сонные дворы и папина большая ладонь, в которой моя кисть просто тонула. Мы шли в русскоязычный детский садик — тогда считалось, что если хочешь дать ребёнку хорошее образование, нужно отдавать его именно туда. Я каждый день пыталась изменить свою судьбу.
— Папа, возьми меня с собой на работу… Я буду тихая-тихая. Я буду рисовать и не мешать. Иногда я умоляла, обещала, даже плакала.
Папа только вздыхал:
— Нет, Сямка, ты не умеешь тихо сидеть. Ты будешь мне мешать. Я знаю тебя.
Какими бы крепкими ни были мои попытки удержать его руку, мы всё равно доходили до двери садика.
Там меня встречала воспитательница — женщина с настолько длинной косой, что она почти касалась пола. Для меня это было что-то сказочное. Я каждый раз смотрела на неё и думала: когда у меня будет такая же? Она забирала меня у папы — и моя утренняя трагедия заканчивалась.
В группе меня ждал запах молочной каши — мой главный враг. Я садилась за стол и делала всем рожу. Это был мой протест против несправедливости мира. Кашу я не ела. Обед — тоже. Кисель — ненавидела. Компот пила только обычный, «без сухофруктов».
Печенье — только если не намазано маслом. Кормить меня было невозможно. В тихий час я не спала. И никому не давала спать.
В конце концов меня перестали уговаривать и уводили в комнату воспитательницы:
— Сиди здесь, пока все не проснутся.
И я сидела.
Не играла, не бегала — просто листала книги. У меня был огромный свой мир и два друга, которых никто, кроме меня, не видел — мои воображаемые спутники детства, с которыми мне не нужен был никто, конечно кроме папы. Я разговаривала с ними, и мне казалось, что они отвечают.
Жалобы папе были ежедневными:
— Она ничего не ест.
— Она не спит.
— Она не играет с детьми.
— Она сидит, листает книги и разговаривает сама с собой.
Папа вздыхал:
— Она такая. У неё свой мир. Пусть живёт так, как хочет.
Это было его самое настоящее «я разрешаю тебе быть собой».
Бабушка, конечно, считала всё по-другому:
— Зачем ребёнка отдавать в садик, если я дома? Она там голодает! Оставьте её со мной!
Но систему тогда никто не собирался менять.
Однажды воспитательница вызвала фотографа, чтобы сделать детям снимки. Меня вывели с каким-то мальчиком. Я слегка наклонила голову — возможно, бант был слишком тяжёлый. Мальчик прикрыл лицо круглой игрушкой, думаю боялся.
Воспитательница взяла мою руку и аккуратно вложила её под его локоть — так «красивее».
Щёлкнула камера. И всё.
Но настоящая история началась позже.
Папа пришёл забирать фотографию. Он ожидал обычный детский снимок — поставить в рамку, показать родственникам. Но когда открыли конверт…
На фото его дочь стоит под руку с каким-то мальчиком.
Папа вспыхнул мгновенно:
— Что это такое? Почему моя дочь стоит так? Кто этот мальчик? Почему вы учите маленьких девочек подобным позам?
Воспитательница растерялась. Для неё это был просто красивый кадр.
Дома он ругался с мамой:
— Почему ты не объяснила дочери, что так с мальчиком стоять нельзя?
Мама пыталась объяснить:
— Она маленькая. Ей три года. Она стоит так, как её поставили.
Бабушка добавила своё:
— И голодная, худая стоит! Зачем вы её мучаете? Оставили бы дома!
Но папа видел угрозу моему воспитанию. Он любил меня очень сильно, тревожно, и наверно берег по-отцовски. В этот день он ругался со всеми — с воспитательницей, с мамой. Со мной папа провел индивидуальную беседу, из которой я вынесла только одно: от мальчиков надо держаться подальше. Тетя, потом тихо забрала фото, спрятала, чтобы папа не уничтожил. И уже спустя много лет отдала его мне. Мы долго разговаривали, смеялись. Она сказала:
— Твой папа все таки был прав. Только так можно вырастить девочку, которая не создаст проблем. Видишь, какая ты выросла. Папа гордился тобой и мы все гордимся.
Я ответила:
— Так было нельзя. Я в три года пережила такой стресс, что помню его до сих пор. Я вообще мало что помню из тех лет, но эту историю — да. И еще руку, когда сломала, упав с табуретки. И то, как всю жизнь сторонилась мальчиков, помня папину реакцию на этот снимок.
Сегодня, спустя годы, я смотрю на эту фотографию и улыбаюсь.
Я вижу девочку, которая уже тогда была собой — упрямая, ранимая, книжная, тихо-громкая, со своим миром. Девочку, которую невозможно согнуть под ожидания, но которая до боли боялась расстроить папу.
И я вижу, как эта фотография стала зеркалом:
• папиной тревоги,
• маминых попыток защитить,
• воспитательницы, которая просто хотела красивый кадр,
• и моего детства — тёплого, хаотичного, настоящего.
Один снимок, на котором всего лишь двое маленьких детей стоят рядом.
Но за ним — целая история.
История девочки из детского садика в Баку.
История любви, непонимания, воспитания, характера и того, что формирует нас на всю жизнь.
