Anna Gerber Lessin

Anna Gerber Lessin Анна Гербер–Лессин – основатель Академии Compass by Anna Ge**er Lessin
https://compass.taplink.ws https://anna-gerber.com

Анна Гербер – Лессин – основатель Академии Психологии Compass by Anna Ge**er Lessin , академический директор и преподаватель академии. Автор книги по анализу сновидений, разработчик Модели Развития Эмоциональной Зрелости MDEM.
Психотерапевт, педагог, автор исследовательских и академических работ в области личной психологии и отношений в семье. Выпускница Бар Иланского Университета и Israel Instit

ute of Jungain Psychology, аспирант факультета Философии в Бар Иранском Университете . Член The Israeli Association for Psychoanalytic Psychotherapy.


Супервайзер, групповой психотерапевт, специалист в области сексологии, симптоматике семейных проблем, посттравматических и тревожных состояний.

Преподавала навыки психологического консультирования на факультете социальной работы в университете Бар Илан.

На протяжении 17 лет работала в службах психологического здоровья министерства здравоохранения , муниципалитета, больничной кассы Клалит , а так же в Центре душевного здоровья «Geha» Петах –Тиква.

Руководила центром планирования семьи в Ришон ле Ционе. Во время ее руководства главные проекты службы заняли специальные премии от международной ассоциации «Красный крест».

В настоящее время занимается частной практикой в области психодинамической и юнгианской индивидуальной и групповой терапии, а так же проблемно-ориентированной краткосрочной терапии , тревожных, посттравматических и пострессовых состояний.

Автор и основатель "Школы развития человеческих способностей", в которой ведется работа по трем направлениям: развитие памяти, развитие интуиции и развитие творческих способностей.

Автор системы анализа и коррекции веса на уровне подсознания. Разработала индивидуальную систему обучения спортивных тренеров по работе с гиперактивными детьми и детьми с дефицитом внимания.

Проводит выездные индивидуальные и групповые терапии, в России, на Украине, в странах Европы.

Консультант-психолог в телевизионных научных фильмах (трилогия "Любовницы Романовых", "Уникальные человеческие способности", "6 чувств", "Феномен Ванги", "Нечисть" и т.д.).

Постоянный эксперт телевизионных передач "О Самом Главном", (Россия 1), "Говорит Украина" (телеканал Украина).

В качестве эксперта в области PTSD учавствовала в телевизионном проекте, связанном с терактом в московском метрополитене.

Анна человек с активной жизненной позицией, учавствует в городской коммисии по защите детей.

Разрабатывает и продвигает городские проекты в помощь слабым слоям населения.

Часть вторая , держите ! Котики для привлечения внимания к моему серьезному академическому тексту.  Из тела Великой Мате...
12/08/2025

Часть вторая , держите ! Котики для привлечения внимания к моему серьезному академическому тексту.
Из тела Великой Матери: архетип множественности и тревога Эго в сновидении женщины. Часть втора .
Анна Гербер Лесин
Клинический социальный работник , психотерапевт, аналитик сновидений, член Израильского общества психоаналитической психотерапии.
Третий круг: Образы множественности и нарциссическая перегрузка
Сны с «множеством» — особенно множеством живых существ — часто связаны с состояниями, когда Эго сталкивается с архетипическим материалом в форме избыточности. Это не один образ, не одна фигура, с которой можно войти в диалог, а поток, в котором трудно удержать себя. Юнг называл такие состояния “invasion by the unconscious” — вторжение бессознательного, когда сознательная личность оказывается окружена символами, которых «слишком много», чтобы осознать их индивидуально.
В нашем сне — котята. Они не страшны, не угрожают, они даже не новорождённые — они милые, чистые, безболезненно появляющиеся, но именно их количество и неостанавливаемость становятся источником тревоги. Это архетипическое изобилие, от которого нельзя отгородиться, потому что оно не ужасает, а притягивает и утомляет одновременно.
«Когда бессознательное не встречает достаточного отражения со стороны Эго, оно может активизироваться и проявиться не как символ, а как давление, как инфляция. Это не интеграция, а заливка»
— Marie-Louise von Franz, Shadow and Evil in Fairy Tales
Сновидице не хочется прикасаться — не потому, что ей страшно, а потому что слишком много. Это — состояние нарциссической перегрузки, когда контакт с внешним (или внутренним) оказывается невозможен из-за давления «слишком большого Я» внутри.
Мужчина как нарцисс и верный юноша
В этой сцене важную роль играет образ мужчины — он восхищён, он в экстазе, он хочет, чтобы женщина тожеприкоснулась. Он как бы «просит признания» — этого потока, этой плодовитости, этой красоты. Это может быть прочитано как архетип Анимуса, но в его нарциссической ипостаси: он любит своё творение, не женщину. Он восхищён изобилием, но не воспринимает тревогу женщины.
Здесь мы можем обратиться к Кохуту, который описывал нарциссическую динамику не только как патологию, но как нормальный этап развития — когда Self нуждается в «великолепном объекте», с которым можно себя отождествить. Во сне же — великолепен не мужчина, а котята, а мужчина хочет, чтобы женщина согласилась: «Да, это чудо!»
«Нарциссическая любовь — это стремление отразить и усилить грандиозность собственного Я. Когда другой не разделяет это восхищение — возникает конфликт»
— Heinz Kohut, The Analysis of the Self
Но женщина не идёт за этим восхищением. Она не хочет трогать, не хочет раствориться в этом множестве, даже если оно «прекрасное». Это важнейшая защита от нарциссической инфляции. Она не позволяет Анимусу «затащить» себя в коллективное восхищение, и вместо этого делает движение к себе — к своему телу, к эротическому взаимодействию, к границам.
Множество как угроза идентичности
Фигура котят во сне — соблазнительное множество, в котором легко потерять индивидуальность. Мы видим, как архетип Великой Матери, рождающей, — становится не столько чудовищем, сколько инфляционным океаном: в нём невозможно быть одной, невозможно быть собой.
И именно здесь, как писала Фон Франц, возникает «теневая сторона добра» — не агрессия, а слишком много любви, слишком много живого, которое удушает.
«Слишком заботливая мать опаснее, чем равнодушная: она не даёт умереть, но и не даёт отделиться»
— Marie-Louise von Franz, The Problem of the Puer Aeternus
Таким образом, в этом круге мы видим архетипическое напряжение между великой жизнью и границами Эго. Женщина во сне сохраняет дистанцию, делает маленькое движение к себе — и это не избегание, а защита.
Четыре матраса: Квадрат как структура мира и граница между архетипом и Я
В юнгианской символике число четыре традиционно обозначает целостность, упорядоченность и мирскую завершённость. Это число структуры: четыре стороны света, четыре функции сознания (мышление, чувство, ощущение, интуиция), четыре архетипических стадии индивидуации. Появление четырёх матрасов во сне — не случайное. Это не просто предмет интерьера, а сценическая рамка, в которой разворачивается драма архетипов, телесности и попытки их интеграции.
Распределение по матрасам:
Первый и второй матрас — сущности, бесконечно рождающие котят.
Это два «источника» — возможно, два аспекта Великой Матери:
один — материнская плодовитость как поток,
другой — архетип жизни, уходящей в инфляцию, где индивидуальное тонет в множестве.
Эти сущности не имеют лиц, они не идентифицируемы — это психические машины рождения, доиндивидуальные, доязыковые.
Третий матрас — сновидица и её знакомый (в реальности не партнёр, но эмоционально значимая фигура).
Здесь разворачивается попытка перехода от ужасающего множественного к индивидуальному телесному взаимодействию. Не сексуальное слияние, а поиск себя через прикосновение, через юмор, через тело. Это не Эрос в полном смысле, но способ отгородиться от инфляции, «вернуться в себя».
Четвёртый матрас — другая женщина (реальная, талантливая и реализованная фигура) и мужчина, с которым сновидица не в отношениях.
Это полностью развернутая сцена Эроса — возможность сексуального союза, где энергия не пугает, а течёт.
Важно: это происходит не с сновидицей. Её место — наблюдатель, отстранённый участник, не включённый в эту завершённую дуальность.
Функции четырёх матрасов как символических стадий
Архетипическое изобилие — поток, от которого нельзя скрыться.
Сопротивление, дистанция — телесная попытка отграничиться, не раствориться.
Индивидуализация, контакт с телом — личное взаимодействие, пусть и не полное.
Зрелая пара, союз Анимы и Анимуса — как образ того, что может быть, когда Эрос не подавлен и не инфляционен.
Это можно видеть как четырёхчастную модель психического движения от бессознательного к сознанию. Сновидение помещает героиню на третий матрас — стадия телесного различения, где ещё нет полной интеграции, но уже есть попытка «быть собой», не отдаться множеству и не потерять свою сексуальность в чужом сценарии.
Мифологические параллели: Четырёхугольник и Круг
Юнг писал, что квадрат в сновидении — знак становления порядка, противопоставленного хаосу бессознательного. Это попытка психики организовать переживание слишком большого. Если роды происходят вне боли, вне границ, и превращаются в бесконечное размножение — квадрат матрасов возвращает границу.
«Сознание стремится не поглотить архетип, а расположить его в четырёхугольной структуре. Только так возможно его удержание»
— C.G. Jung, "Psychological Types"
В мифологических сюжетах мы тоже встречаем четырёхчастные модели бытия: четыре мира, четыре эпохи, четыре стихии. Сон с четырьмя матрасами рисует психокарту женской индивидуации: от пассивного рождения к активной сексуальности, от ужаса множества — к выбору, к границе, к себе.
Теоретическая часть: Мифология множества и животной матери
Во сне сновидицы разворачивается сцена, в которой тело рождающей сущности становится источником бесконечного множества — котят, лежащих животиками вверх, мягких, красивых, но столь многочисленных, что они вызывают не умиление, а тревогу. Это не образ материнства в привычном, человеческом смысле. Это первородная, доинтегративная, доиндивидуальная материнская сила. Она не заботится, не выбирает, не отграничивает. Она только рождает. Без боли, без крови, без привязанности. Просто производит, плодит, множит.
Богини и архетипы животной матери
1. Тиамат (шумерская/вавилонская мифология)
Вавилонская богиня первозданного океана, порождающая чудовищ. После предательства её детей она становится разрушительной, но прежде — она источник всего живого, chaotic generatrix, та, чья матка — космос. Роды Тиамат не осмыслены, это переполнение жизни.
2. Пракрити (индуистская традиция)
Космическая материя, бессознательная энергия, женская субстанция, из которой возникает всё. Пракрити — материнский поток, рождённый до разума, до сознания. Как и сущности в сне, она не знает границ — и рождает формы до тех пор, пока дух (Пуруша) не ограничит её.
3. Гея (греческая мифология)
Олицетворение Земли, родившая небо, моря, титанов, чудовищ. Её материнство — плодотворное и безличное. Она не мать в человеческом смысле, а земля как орган жизни: из неё появляется — но она не удерживает.
4. Лилит
В еврейской мифологии — первая женщина, изгнанная из рая, в поздних традициях становится демоном, рождающим детей и пожирающим их. В данном сне её тень — в инфляции животного начала: котята — не индивидуальные существа, а масса, которая пугает именно своей беспредельностью.
5. Эхидна
В греческой мифологии — полуженщина-полузмея, мать чудовищ (Химеры, Цербера, Орфа). Не заботится, не растит — просто рождает инаковость, чудовищность. Сущности сна, рождающие котят, — подобны Эхидне: они не агрессивны, но противоестественно плодовиты.
Символизм котят: между мифом и психикой
Выбор образа котят, а не младенцев, тоже не случаен. Кошка — животное, тесно связанное с женским, ночным, интуитивным. В египетской мифологии Бастет была покровительницей женщин и символом плодородия, но в поздней традиции приобрела черты мстительной и беспощадной силы.
Во сне сновидицы рождающее тело порождает не детей, а котят — словно сама психика ещё не решилась родить человеческое. Это животный уровень архетипа, место до-человеческой жизни, в котором Эго не может пока участвовать.
Сама сновидица, как она рассказала, имеет кошку, принимала у неё роды, и котята во сне напоминают её реальных. Но они превращаются в множество, выходящее из-под контроля, в мягкий, кишащий поток. Это делает архетип Великой Матери не тёплым и укрывающим, а давящим, инфляционным, слишком большим, чтобы быть интегрированным.
Эго и страх инфляции
Юнг писал, что «архетип Великой Матери может быть исцеляющим и разрушающим, питающим и пожирающим». Когда бессознательное активирует этот архетип в форме животной, бесконечной рождаемости, Эго испытывает страх исчезнуть, быть поглощённым потоком безличного живого. Это не смерть, а утрата границ.
«Если Я не в состоянии выдержать напряжение противоположностей, оно возвращается в архетипическую плоскость — и тогда психика теряет центр»
— C.G. Jung, Aion
Наблюдательница и свидетель: Позиция Эго в архетипической сцене
Во сне женщина не участвует в рождении — она смотрит. Более того, когда ей предлагается прикоснуться, она отказывается: не из страха, а из перенасыщения. Это критически важный поворот. Сновидение не принуждает её интегрировать архетип силой. Её позиция Эго — наблюдательная, осознающая, но не поглощённая.
Это редкий и ценный момент в сновидениях с такой мощной архетипической энергией. Обычно Великой Матери или теневым существам удаётся захватить Эго целиком — появляются кошмары, сцены паники, насилия, хаоса. Здесь же — контейнирование через наблюдение. Она может стоять, чувствовать, видеть, не сойти с ума. Это уже зрелое Эго.
«Если во сне появляется архетип, и Я в состоянии не реагировать разрушением или страхом, — значит, между Я и бессознательным установился диалог»
— Marie-Louise von Franz, The Way of the Dream
Сновидица — свидетель таинства, и эта позиция самая терапевтическая, потому что она даёт место, где бессознательное может проявиться без уничтожения структуры Я.
Голос аналитика: не объяснять, а держать
В диалоге со сновидицей я не интерпретировала напрямую архетип Великой Матери. Я держала сон. Как пишет Джеймс Холлис, задача аналитика — не расшифровывать, а удерживать пространство, в котором бессознательное может звучать, как оно хочет. Сон требует не объяснения, а внимания и уважения. Его не надо разбирать — его нужно выдержать.
В этой работе я чувствую себя не как врач, не как терапевт, а как свидетель чужого космоса, в который меня допустили. Моя речь — это не руководство, а костыль, пока женщина ищет путь к своему смыслу.
Между внутренним и внешним: аналитический контейнер
Весь этот сон — пример глубинной интеграции архетипического материала без разрушения. Ни один элемент не был вытеснен, но и не был принят слиянием. Сновидица вынесла бессознательное.
Это возможно только потому, что терапия — как процесс — уже стала контейнером. И я как аналитик — не объясняла, а дышала рядом. Не структурировала, а была. Потому что, как пишет Барбара Ханна:
«Женщинам не всегда нужен логический путь. Им нужно быть услышанными — не ушами, а душой»
— Barbara Hannah, The Animus
Заключение: присутствие как форма аналитической функции
Некоторые сны не столько требуют интерпретации, сколько удерживания. Это те редкие случаи, когда аналитик становится не столько «читающим» бессознательное, сколько присутствующим в нём — в качестве свидетеля, сопровождающего, иногда молча стоящего рядом, когда внутри субъекта разворачивается архетипический процесс. Сон, описанный выше, относится именно к таким.
Юнг подчёркивал, что в определённых фазах процесса индивидуации бессознательное не столько сообщает послание, сколько творит формы, в которых проявляется энергия архетипа (Jung, CW 9i). Такие сны невозможно объяснить рационально — они требуют от аналитика выдержки и способности слышать язык души, не стремясь его сразу «перевести» в понятные конструкции.
В переживании этого сна я, как аналитик, ощущала не только символическую насыщенность, но и сакральностьпроисходящего. Сновидение несло в себе черты ритуала рождения: тела, пространство, количество, ритмика повторения и автоматическое разворачивание образов. Всё это напоминало скорее космогонический миф, чем личный сюжет.
Холлис (2005) писал, что работа со сновидениями — это всегда духовный акт, требующий от аналитика не просто знания, а смирения перед тайной. Именно это смирение становится основой контейнирования тех содержаний, которые Эго сновидицы не может осмыслить сразу.
Метафорически, я воспринимаю такие сны как храмовые действия, в которых аналитик приглашён быть не жрецом, а участником. Барбара Ханна подчёркивала, что Анимус у женщины часто требует не логического понимания, а свидетельства — согласия на соучастие (Hannah, 1976). В этом смысле сон был местом, где я, оставаясь невидимой, была призвана удерживать пространство для встречи с архетипом.
Здесь в полной мере проявляется идея Юнга о просвещении как освещении тьмы, а не воображении света. Этот сон не дал готового ответа, он предложил напряжённое со-бытие с множеством — то самое, о котором писал Хиллман, называя его опытом проникновения в мифическую структуру души (Hillman, 1979). Это не "переживание сна", а участие в мифе, и именно в этом заключён терапевтический потенциал таких образов.
От интерпретации — к совместному удержанию
Наблюдение за этой сновидицей в течение длительного времени позволило зафиксировать, что регулярный контакт с интерпретирующим аналитиком, даже в дистанционном и анонимном формате, активизирует способность Эго оставаться в контакте с архетипом. От сна к сну сновидица демонстрировала больше способности переносить напряжение, осознавать образы и не отщеплять себя от происходящего.
Сон с котятами стал кульминацией: он не был ни кошмаром, ни облегчением. Он был поворотом — моментом, когда архетип Великой Матери проявился в своей мощи, но не разрушил Я. Эго осталась. Осталась, чтобы попробовать перевести поток в телесный жест, в действие, в отношения. Это и есть, по Юнгу, начало осознания архетипа, а не бегство от него (Jung, CW 9ii).
Таким образом, мы можем говорить о том, что даже вне контекста личной терапии, правильно организованное поле интерпретации — ритуализированное, повторяющееся, уважительное к бессознательному — способно выполнять функцию психической поддержки. Это не замена терапии, но форма постоянного диалога с душой, которая, как показывает практика, имеет кумулятивный эффект и способствует переходу от регрессии к интеграции.
Библиография
Freud, A. (1936). The Ego and the Mechanisms of Defence. London: Hogarth Press.
Hannah, B. (1981). The Inner Journey: Lectures and Essays on Jungian Psychology. Sigo Press.
Hillman, J. (1979). The Dream and the Underworld. New York: Harper & Row.
Hollis, J. (2005). Finding Meaning in the Second Half of Life: How to Finally, Really Grow Up. Gotham Books.
Jung, C. G. (1959). The Archetypes and the Collective Unconscious (Collected Works, Vol. 9, Part 1). Princeton University Press.
Jung, C. G. (1966). The Practice of Psychotherapy (Collected Works, Vol. 16). Princeton University Press.
Kerenyi, K. (1963). The Gods of the Greeks. London: Thames & Hudson.
Kohut, H. (1971). The Analysis of the Self: A Systematic Approach to the Psychoanalytic Treatment of Narcissistic Personality Disorders. Chicago: University of Chicago Press.
Neumann, E. (1955). The Great Mother: An Analysis of the Archetype. Princeton: Princeton University Press.

Друзья, по вашей просьбе публикую мои статьи . Статья получилась длинная . Опубликую ее по частям . Тем, кто хочет углуб...
12/08/2025

Друзья, по вашей просьбе публикую мои статьи . Статья получилась длинная . Опубликую ее по частям . Тем, кто хочет углубиться в понимание сновидений , стоит дочитать до конца .
✅Часть первая
Из тела Великой Матери: архетип множественности и тревога Эго в сновидении женщины
Аннотация
В статье анализируется архетипически насыщенное сновидение женщины, находящейся в долгосрочной терапии. Сюжет сна разворачивается вокруг множества котят, рождающихся из тел анонимных сущностей, и реакции сновидицы на происходящее. Через юнгианский подход сон интерпретируется как столкновение Эго с архетипом Великой Матери, а также как форма архетипической инфляции. Показано, как через телесную, эротическую и ироничную защитную реакцию сновидица пытается переработать избыточный материал бессознательного. Статья содержит размышления аналитика о роли сновидений в процессе индивидуации, опираясь на труды К.Г. Юнга, Э. Ноймана, Дж. Хиллмана, Дж. Холлиса и других юнгианских авторов.
Введение
Сны — это не просто образы, пришедшие ко мне, а формы бытия, в которых «я» зачастую являюсь лишь свидетелем. Это не письмо изнутри, а сцена, на которой разворачивается космогония: творение, разрушение и становление нового. В сновидении человек может быть не актором, а зрителем драмы, разыгрываемой архетипами, действующими в глубинах бессознательного.
Для меня сны — это разговор с Богом. Я чувствую в них присутствие чего-то большого, что направляет всё живое в мире. Это не про информацию, а про откровение. Как говорит Джеймс Холлис, в работе со снами мы касаемся опыта священного, даже если форма этого опыта — образ странный, тревожащий, иррациональный. Сон становится вратами к тому, что больше нас, но живёт в нас. Он пишет: «Бессознательное — это не просто склад воспоминаний. Это духовный орган, с помощью которого душа говорит с нами» (Hollis, Tracking the Gods, 1995).
Юнгианская перспектива рассматривает сон не как сообщение, требующее расшифровки, а как событие — феномен, в котором бессознательное действует, проявляется, трансформирует субъективную структуру. Некоторые сны не рассказывают — они творят. И особенно мощные среди них — те, в которых символика рождения появляется в своём архетипическом, избыточном, мифологическом виде.
Настоящая статья посвящена одному такому сну, принесённому женщиной, находящейся в долгосрочной терапии. Она живёт в стране, охваченной войной — внешняя реальность её существования насыщена тревогой, хаосом и коллективной травмой. Но в сновидениях, наряду с реакциями на внешнее, появляется и материал иного порядка — глубинного, универсального, связанного с великой мифологией жизни и рождения.
Разбор сна, в котором появляются не отдельные образы, а целый ландшафт, населяемый множеством мягких тел — котят, рождающихся из живых существ, — требует внимания не к фабуле, а к архетипической структуре. Этот сон — не просто психический текст, а визуализация источника, порождающего жизнь в избыточном объёме: без боли, без крови, но с напряжением, которое отражает неразрешённую дилемму между индивидуальным Эго и коллективным потоком.
Контекст сна
Сновидение было принесено женщиной, находящейся в длительной терапии. Она проживает в Украине, в условиях продолжающегося коллективного травматического опыта.
Сон :
Я нахожусь в каком-то помещении вместе с близким творческим знакомым, мужчиной с яркой харизмой и нарциссическими чертами. Мы просто хорошие друзья, между нами никогда не было романтики. Пространство напоминает ритуальный зал или лабораторию снов: на полу расположены четыре матраса.
На двух из них лежат гигантские существа — что-то среднее между животным и первоисточником жизни. Из их тел без крови, без боли начинают «выползать» или даже «вылупляться» котята. Они появляются, как виноградины на гроздьях — пушистые, чистые, мягкие, животиками вверх. На каждой такой «живой матке» лежит около сотни этих котят — все одинаково милые, красивые, и в то же время пугающие своим количеством. Это похоже на кишение, на два муравейника, рождающих бесконечно.
Мой знакомый в восторге, просит меня погладить их. Но я не хочу прикасаться — не потому что боюсь, а потому что их слишком много. Это вызывает во мне тревожное отвращение. Чтобы отвлечь его, я начинаю обращать внимание на его тело, массажирую его живот, немного флиртую. Он извивается, в какой-то момент выпускает газы, становится неловко — но я ощущаю разрядку, будто напряжение спало.
На третьем матрасе (наш — четвёртый) я вижу женщину — харизматичную, реализованную, артистичную — в интимной сцене с другим мужчиной, технически подкованным предпринимателем. У меня с этим человеком исключительно формальные, деловые отношения. Но они в сне представляют собой противоположность мне — они в действии, в слиянии. Мы же — в наблюдении, в попытке понять и переработать происходящее.
Мать и Множество: Архетип Великой Матери и рождение без боли
Сновидение, о котором идет речь, включает в себя как личные, так и архетипические слои. Из биографии сновидицы известно, что у нее есть кошка, и она лично принимала у нее роды. Эти воспоминания вплетаются в символику сна, но трансформируются бессознательным в образы иного масштаба. Во сне котята, рождающиеся из тел неизвестных существ, выглядят как потомство её собственной кошки — мягкие, чистенькие, красивые. Однако рождаются они не как реальные новорожденные — в них нет беспомощности или крови. Они появляются уже готовыми — как идеализированные образы, не требующие ухода, но и не несущие в себе индивидуальной ценности. Их слишком много. Они не просто рождаются — они делятся, множатся, как клетки, как вирус, как поток, не подвластный остановке.
Этот образ можно прочесть как символ психической плодовитости, но и как угрозу индивидуальности. Архетипическая Мать здесь представлена не в виде заботливой фигуры, а в своей избыточной, титанической ипостаси — той, о которой писал Эрих Нойман в книге «The Great Mother» (1955). Он выделял два полюса Великой Матери: всепитающий и всепоглощающий. Один кормит и даёт жизнь, другой — парализует, лишает границ, поглощает.
«Там, где Мать становится Множеством, индивидуальное Я утрачивает способность к различению. Возникает наводнение образами, впечатлениями, потребностями» — писал Нойман.
Во сне сновидицы мы наблюдаем как раз такое наводнение. На четырёх матрасах лежат огромные, серые, неидентифицированные существа, из которых рождаются (и продолжают лежать на их телах) десятки и сотни котят. Это не единичный акт рождения, не травма выхода в мир, а поток, размножение без границ, плодородие без конца. И даже если каждый котёнок красив, их количество — слишком велико. Это архетипическое «слишком много», которое не может быть переработано психикой сразу.
Сновидица реагирует отстранённостью. Она не боится, не испытывает отвращения в привычном смысле — ей просто не хочется их трогать. Это важный момент: реакция Эго на архетипическую лавину не выражается в панике или ужасе, а в отказе от контакта. Это может быть как защитной реакцией (изоляция, вытеснение), так и началом осознания — границей между Я и архетипом.
Юнг писал, что в определённые моменты психика может столкнуться с таким количеством материала, что единственный возможный ответ — удержание позиции наблюдателя. Так формируется способность к контейнированию, к психической переработке бессознательного содержания не через действие, а через присутствие.
В контексте этого сна архетипическая Мать — не фигура, а среда.
Матрасы, тела, котята — всё это часть одного сцепления, в котором не происходит отделения: котята рождаются и не уходят, остаются лежать на теле, из которого появились. Это нарушает фундаментальный закон рождения: акт разделения. И именно здесь кроется тревога: то, что родилось, не стало отдельным, а продолжает оставаться частью Матери, её бесконечного потока.
Этот сон раскрывает амбивалентность опыта творения. С одной стороны, он вызывает восторг (мужчина восторгается котятами), с другой — отвращение, нежелание участвовать.
Это чистая амбивалентность архетипа Великой Матери: она
даёт и поглощает, рождает и оставляет при себе.
Таким образом, центральный конфликт сна можно сформулировать так: психика пытается отстоять свою границу перед лицом архетипического изобилия, не быть растворённой в множестве, несмотря на его внешнюю привлекательность.
Сны такого рода — это не только проявление процессов индивидуализации, но и искушение — стать частью Великого, раствориться в общем, отказаться от трудного пути отделения.
Второй круг: Анимус, Эрос и увод от сакрального
Если первый акт сна разворачивается вокруг рождения и коллективного изобилия, то второй акт — это смена вектора внимания с архетипического на личное, с коллективной матки на мужское тело. Это движение — от Великой Матери к Анимусу, от коллективного к диалогу с фигурой внутреннего мужчины.
Во сне появляется творческий мужчина — знакомый сновидице персонаж с нарциссическими чертами, чуткий к красоте и восторгу. Он любуется котятами, но женщина не следует за его взглядом. Она не разделяет этот экстаз. Вместо этого — переключает его внимание на себя. Фокус меняется: теперь не котята, не коллективная сцена, а живот мужчины — объект прикосновения, массажа, эротического взаимодействия.
Эрос как психологическая защита
По Барбаре Ханны, внутренний Анимус у женщины может принимать множество форм — от разрушительного критика до вдохновляющего партнёра. Но особенно важно его проявление в переходные моменты: когда психика сталкивается с архетипической реальностью и не может её полностью переработать, Анимус становится мостом или щитом, уводя женщину к телесному, к реальному мужчине или к воображаемому диалогу с ним.
«Если женщина не способна выдержать глубину архетипа, её Анимус может предложить ей путь эскапизма — через разговор, фантазию, эротизм»
(Barbara Hannah, Animus: The Spirit of Inner Truth in Women, Vol. 1)
Так и здесь: прикосновение, флирт, массаж — не акт страсти, а способ уйти от ужаса сакрального. То, что творится на трёх других матрасах, — слишком велико, и потому включается способ «разрядки»: эротическая сцена, телесность, банальность.
Мари-Луиз фон Франц в одной из своих лекций говорила, что в женских снах эротическое может быть как путём к интеграции, так и способом избежать её:
«Когда эротическое вторгается в архетипическую сцену без предварительного контакта с душой, оно становится механизмом вытеснения, а не союзом»
(Marie-Louise von Franz, The Feminine in Fairy Tales)
Таким образом, переход от рождения к сексу здесь не линейный. Это не последовательность: жизнь → эротизм. Это смена регистра. Переключение на мужчину, прикосновение, физиологическая реакция («пук») — это способ разрушить напряжение, нарушить сакральность сцены, обесценить её через телесность.
Смех как антисакральное
Особое внимание заслуживает сцена, в которой мужчина извивается и пукает, испытывая смущение. Это почти клоунада. В ней нет эротизма — есть человеческое, банальное, неловкое. И это, возможно, глубоко защитный момент сна: слишком много котят, слишком сильный архетип — психика «взрывает» напряжение через смех, телесную реакцию, постыдное.
Сакральное не интегрировано — оно обесценено. Это может быть как шаг назад, так и естественный этап переработки: прежде чем принять архетип, психика отшучивается, дистанцируется, смеётся, чтобы сохранить Эго от слияния. @А.Гербер Лессин

סדנת רגרסיות מרוכזת – בהנחייתי, ב־8.8אני מזמינה אתכם ליום עבודה אינטנסיבי ומעמיק בתהליכי רגרסיה, שיתקיים ביום שישי, 8.8,...
21/07/2025

סדנת רגרסיות מרוכזת – בהנחייתי, ב־8.8
אני מזמינה אתכם ליום עבודה אינטנסיבי ומעמיק בתהליכי רגרסיה, שיתקיים ביום שישי, 8.8, בין השעות 9:00–17:00.

הסדנה תיערך במרכז Compass בפתח תקווה, באווירה אינטימית ותומכת.
ההשתתפות מיועדת לבעלי ניסיון קודם בתהליכים רגשיים או טיפוליים.

עלות הסדנה: 1,000 ש״ח
מספר המקומות מוגבל.
אנה גרבר לסין
לפרטים נוספים ולהרשמה: פנו לקירה.
Kira Rivka Mashinski Bozhko

Я не раз рассказывала о курсе «Мой личный миф», о том, как давно я его задумывала — как пространство для зрелых людей, у...
20/05/2025

Я не раз рассказывала о курсе «Мой личный миф», о том, как давно я его задумывала — как пространство для зрелых людей, уставших от общих рецептов и чужих историй. И вот — он начался.

Вчера прошёл первый урок. Атмосфера — как будто мы давно знакомы. Люди — с опытом, с глубокими внутренними поисками, с осознанием, что старые ответы больше не работают. Кто-то пришёл, потому что слышит зов, который нельзя больше игнорировать. Кто-то — потому что чувствует: история, которую я о себе рассказываю, больше не совпадает с тем, кем я стал.

Я рассказала, что перед нами — круг. А в центре круга — дракон. Он не мифический. Он реальный. Это наши внутренние коды, автоматизмы, семейные сюжеты, коллективные сценарии, которые держат нас, как стенки лабиринта. По краям круга — этапы: как в мифе, как в «Одиссее», как у Кэмпбелла и у Мердок. Их много — но мы не будем теряться. У нас есть язык. Язык каббалы. Язык мифа. Язык психики.

Мы начали с самого первого шага — с Пшат, простого, поверхностного слоя. Как в Каббале — видим только то, что есть. Как в сказке — всё ещё «до» волшебства. Герой сидит на своей ферме. Героиня старается быть хорошей, сильной, рациональной. Ощущение, что всё «вроде бы нормально»… но внутри — ни жизни, ни покоя.

Мы читали строки Кэмпбелла, где он пишет: «Призыв — это первая трещина. Герой ещё не знает, что мир, в котором он живёт, уже мёртв». Мы вспоминали слова Мердок: «Я старалась быть правильной. Но всё время было ощущение, что я живу не свою жизнь».

Первый урок — про отказ. Про тот момент, когда зов уже слышен, но ты ещё говоришь себе: «Нет. Не сейчас. Мне и так нормально». И вот с этого «нет» и начинается миф. Там уже, за спиной, стоит дракон.

Я предложила участникам дневник. Личное пространство. Там мы будем вести диалог. Я буду читать, писать, задавать вопросы. Не как в учебнике — а как в путешествии. Каждое утро — новая строка. Каждая строка — возможность услышать самого себя чуть глубже. Потому что, как мы знаем: мы не видим вещи такими, какие они есть. Мы видим их такими, какие мы есть.

Address

Petah Tikva

Alerts

Be the first to know and let us send you an email when Anna Gerber Lessin posts news and promotions. Your email address will not be used for any other purpose, and you can unsubscribe at any time.

Contact The Practice

Send a message to Anna Gerber Lessin:

Share