Comments
КАК МЫ УЧИМ ДЕТЕЙ ПРЕДАВАТЬ СЕБЯ
Сижу в кафе. За соседним столиком семья – папа лет 35, его сын года 4-5 и бабушка, видимо мама этого папы. Взяли чай с плюшками, взрослые о чем-то говорят. Мальчик хочет отпить чаю, но тот очень горячий, он несколько раз пытается отхлебнуть, у него не получается. Бросив эту затею, он обращается к взрослым: «Мне горячо». Те не слышат или не обращают внимания.
Мальчик еще раз, уже погромче: «Мне горячо». Бабушка оборачивается к нему и раздраженно произносит: «Ничего тебе не горячо, не придумывай!». Папа трогает чашку, пытается что-то предпринять, но бабушка отвлекает его каким-то вопросом и он снова вступает с ней в разговор, оставив сына наедине с его проблемой.
Мальчик еще раз пытается привлечь к себе внимание. Бабушка уже зло: «Хватит! Пей давай! Горячо ему! Ничего не горячо, пей, а то уже идти надо». И отворачивается к папе. Мальчик, немного помедлив, кое-как, периодически дуя на чай, пьет его вприкуску с булочкой. Наконец, они встают и идут к выходу. По пути бабушка выговаривает внуку: «Будешь себя так вести, в следующий раз никуда тебя с собой не возьмем». Не знаю, как вам, а мне хотелось эту бабушку стукнуть.
Ну, это лирика. Обратимся к малышу, чему он научился в этой ситуации?
Что его проблемы не важны, да и сам он не важен тоже.
Что нельзя говорить о своих проблемах вслух.
Что нельзя просить помощи – или обругают, или проигнорируют, в любом случае будет только хуже.
Что доверять собственным чувствам и ощущениям нельзя. Другие лучше знают, что ты можешь чувствовать и ощущать в той или иной ситуации.
Что близкие могут отвернуться от тебя только потому, что ты заявил о том, что тебе плохо (в данном случае горячо).
Что папа не заступится и не защитит.
Что папа слабее бабушки. Потому что не заступился и не защитил. Потом эта проекция ляжет на мужчин и женщин вообще и на себя в первую очередь.
Список можно продолжить, но думаю и этого достаточно, чтобы ужаснуться. Вся ситуация длилась минут 10. Думаю, что в разных вариациях все это повторяется и дома, в общении между членами этой семьи. Несколько десятков повторений и уроки усвоены на всю жизнь. Мы все выросли, постоянно слыша нечто подобное в свой адрес. Мы продукты такого «воспитания». Мы не слышим себя, не доверяем себе, ориентируемся на других и задвигаем свои потребности в дальний угол.
А как по-другому? А вот так. Когда мне в какой-то ситуации, в каком-то контакте плохо – это означает только одно - «мне плохо». Это мои чувства и я на них ориентируюсь, я им доверяю. И я обязана себя защитить любыми способами. Это акт любви к себе. Я не обязана думать о том, ПОЧЕМУ кто-то делает мне плохо, входить в его положение, понимать его. Я не обязана размышлять было ли у него трудное детство, получил ли он какие-то травмы, что вот так поступает теперь с людьми.
Пусть он сам о себе думает, это не моя ответственность, уж точно. Способность себя защитить, обозначить свои границы очень содействует росту самоуважения. А вот на самоуважении уже можно что-то взрастить. Например, способность посмотреть на ситуацию глазами другого человека, понять его мотивы, не злиться в ответ, принять, как есть и простить. Или не простить. И только пройдя этот путь, причем многократно, в конце его можно найти волшебный плод – абсолютный здоровый пофигизм.
Назовите меня как угодно, я только улыбнусь и скажу – ну возможно. Пошлите меня далеко, я только пожму плечами и подумаю – бывает же такое! А вслед за этим придет принятие людей такими, какие они есть. И глубокое понимание того, что все мы в душе маленькие мальчики и девочки, которых взрослые когда-то научили предавать себя. И нам всем до сих пор больно от этого. И поэтому не надо множить эту боль, отвечая злом на зло.
Нас с детства учили не доверять своим чувствам, нам говорили – ты не можешь так чувствовать, это неправильно. И мы выросли, не умея иногда даже распознать их, эти чувства. А уж предъявить кому-то свое «плохо» - Боже упаси! Всегда в ответ услышишь – сам виноват!
Поэтому для начала нужно восстанавливать именно эту часть, учиться доверять своим ощущениям, предъявлять их миру и говорить о них. Нет, не всем подряд, выборочно. Тем, кто способен понять и не посмеяться в ответ. Потом оттачивать умение ставить границы и защищать их. Если понадобится, то и «с оружием в руках», агрессивно. Первое время это и будет агрессивно. Потом все остальное. В другой последовательности не получится.
Автор: Лариса Вертышева
— Я не прощу, — сказала Она. – Я буду помнить.
— Прости, — попросил ее Ангел. – Прости, тебе же легче будет.
— Ни за что, — упрямо сжала губы Она. — Этого нельзя прощать. Никогда.
— Ты будешь мстить? – обеспокоенно спросил он.
— Нет, мстить я не буду. Я буду выше этого.
— Ты жаждешь сурового наказания?
— Я не знаю, какое наказание было бы достаточным.
— Всем приходится платить за свои решения. Рано или поздно, но всем… — тихо сказал Ангел. — Это неизбежно.
— Да, я знаю.
— Тогда прости! Сними с себя груз. Ты ведь теперь далеко от своих обидчиков.
— Нет. Не могу. И не хочу. Нет им прощения.
— Хорошо, дело твое, — вздохнул Ангел. – Где ты намерена хранить свою обиду?
— Здесь и здесь, — прикоснулась к голове и сердцу Она.
— Пожалуйста, будь осторожна, — попросил Ангел. – Яд обид очень опасен. Он может оседать камнем и тянуть ко дну, а может породить пламя ярости, которая сжигает все живое.
— Это Камень Памяти и Благородная Ярость, — прервала его Она. – Они на моей стороне.
И обида поселилась там, где она и сказала – в голове и в сердце.
Она была молода и здорова, она строила свою жизнь, в ее жилах текла горячая кровь, а легкие жадно вдыхали воздух свободы. Она вышла замуж, родила детей, завела друзей. Иногда, конечно, она на них обижалась, но в основном прощала. Иногда сердилась и ссорилась, тогда прощали ее. В жизни было всякое, и о своей обиде она старалась не вспоминать.
Прошло много лет, прежде чем она снова услышала это ненавистное слово – «простить».
— Меня предал муж. С детьми постоянно трения. Деньги меня не любят. Что делать? – спросила она пожилого психолога.
Он внимательно выслушал, много уточнял, почему-то все время просил ее рассказывать про детство. Она сердилась и переводила разговор в настоящее время, но он снова возвращал ее в детские годы. Ей казалось, что он бродит по закоулкам ее памяти, стараясь рассмотреть, вытащить на свет ту давнюю обиду. Она этого не хотела, а потому сопротивлялась. Но он все равно узрел, дотошный этот дядька.
— Чиститься вам нужно, — подвел итог он. – Ваши обиды разрослись. На них налипли более поздние обиды, как полипы на коралловый риф. Этот риф стал препятствием на пути потоков жизненной энергии. От этого у вас и в личной жизни проблемы, и с финансами не ладится. У этого рифа острые края, они ранят вашу нежную душу. Внутри рифа поселились и запутались разные эмоции, они отравляют вашу кровь своими отходами жизнедеятельности, и этим привлекают все новых и новых поселенцев.
— Да, я тоже что-то такое чувствую, — кивнула женщина. – Время от времени нервная становлюсь, порой депрессия давит, а иногда всех просто убить хочется. Ладно, надо чиститься. А как?
— Простите ту первую, самую главную обиду, — посоветовал психолог. – Не будет фундамента – и риф рассыплется.
— Ни за что! – вскинулась женщина. – Это справедливая обида, ведь так оно все и было! Я имею право обижаться!
— Вы хотите быть правой или счастливой? – спросил психолог. Но женщина не стала отвечать, она просто встала и ушла, унося с собой свой коралловый риф.
Прошло еще сколько-то лет. Женщина снова сидела на приеме, теперь уже у врача. Врач рассматривал снимки, листал анализы, хмурился и жевал губы.
— Доктор, что же вы молчите? – не выдержала она.
— У вас есть родственники? – спросил врач.
— Родители умерли, с мужем в разводе, а дети есть, и внуки тоже. А зачем вам мои родственники?
— Видите ли, у вас опухоль. Вот здесь, — и доктор показал на снимке черепа, где у нее опухоль. – Судя по анализам, опухоль нехорошая. Это объясняет и ваши постоянные головные боли, и бессонницу, и быструю утомляемость. Самое плохое, что у новообразования есть тенденция к быстрому росту. Оно увеличивается, вот что плохо.
— И что, меня теперь на операцию? – спросила она, холодея от ужасных предчувствий.
— Да нет, — и доктор нахмурился еще больше. – Вот ваши кардиограммы за последний год. У вас очень слабое сердце. Такое впечатление, что оно зажато со всех сторон и не способно работать в полную мощь. Оно может не перенести операции. Поэтому сначала нужно подлечить сердце, а уж потом…
Он не договорил, а женщина поняла, что «потом» может не наступить никогда. Или сердце не выдержит, или опухоль задавит.
— Кстати, анализ крови у вас тоже не очень. Гемоглобин низкий, лейкоциты высокие… Я пропишу вам лекарства, — сказал доктор. – Но и вы должны себе помочь. Вам нужно привести организм в относительный порядок и заодно морально подготовиться к операции.
— А как?
— Положительные эмоции, теплые отношения, общение с родными. Влюбитесь, в конце концов. Полистайте альбом с фотографиями, вспомните счастливое детство.
Женщина только криво усмехнулась.
— Попробуйте всех простить, особенно родителей, — неожиданно посоветовал доктор. – Это очень облегчает душу. В моей практике были случаи, когда прощение творило чудеса.
— Да неужели? – иронически спросила женщина.
— Представьте себе. В медицине есть много вспомогательных инструментов. Качественный уход, например… Забота. Прощение тоже может стать лекарством, причем бесплатно и без рецепта.
Простить. Или умереть. Простить или умереть? Умереть, но не простить? Когда выбор становиться вопросом жизни и смерти, нужно только решить, в какую сторону ты смотришь.
Болела голова. Ныло сердце. «Где ты будешь хранить свою обиду?». «Здесь и здесь». Теперь там болело. Пожалуй, обида слишком разрослась, и ей захотелось большего. Ей вздумалось вытеснить свою хозяйку, завладеть всем телом. Глупая обида не понимала, что тело не выдержит, умрет.
Она вспомнила своих главных обидчиков – тех, из детства. Отца и мать, которые все время или работали, или ругались. Они не любили ее так, как она этого хотела. Не помогало ничего: ни пятерки и похвальные грамоты, ни выполнение их требований, ни протест и бунт. А потом они разошлись, и каждый завел новую семью, где ей места не оказалось. В шестнадцать лет ее отправили в техникум, в другой город, всучив ей билет, чемодан с вещами и три тысячи рублей на первое время, и все – с этого момента она стала самостоятельной и решила: «Не прощу!». Она носила эту обиду в себе всю жизнь, она поклялась, что обида вместе с ней и умрет, и похоже, что так оно и сбывается.
Но у нее были дети, были внуки, и вдовец Сергей Степаныч с работы, который пытался неумело за ней ухаживать, и умирать не хотелось. Ну правда вот – рано ей было умирать! «Надо простить, — решила она. – Хотя бы попробовать».
— Родители, я вас за все прощаю, — неуверенно сказала она. Слова прозвучали жалко и неубедительно. Тогда она взяла бумагу и карандаш и написала: Уважаемые родители!Дорогие родители! Я больше не сержусь. Я вас за все прощаю.
Во рту стало горько, сердце сжалось, а голова заболела еще больше. Но она, покрепче сжав ручку, упрямо, раз за разом, писала: «Я вас прощаю. Я вас прощаю». Никакого облегчения, только раздражение поднялось.
— Не так, — шепнул Ангел. – Река всегда течет в одну сторону. Они старшие, ты младшая. Они были прежде, ты потом. Не ты их породила, а они тебя. Они подарили тебе возможность появиться в этом мире. Будь же благодарной!
— Я благодарна, — произнесла женщина. – И я правда очень хочу их простить.
— Дети не имеют права судить своих родителей. Родителей не прощают. У них просят прощения.
— За что? – спросила она. – Разве я им сделала что-то плохое?
— Ты себе сделала что-то плохое. Зачем ты оставила в себе ту обиду? О чем у тебя болит голова? Какой камень ты носишь в груди? Что отравляет твою кровь? Почему твоя жизнь не течет полноводной рекой, а струится хилыми ручейками? Ты хочешь быть правой или здоровой?
— Неужели это все из-за обиды на родителей? Это она, что ли, так меня разрушила?
— Я предупреждал, — напомнил Ангел. – Ангелы всегда предупреждают: не копите, не носите, не травите себя обидами. Они гниют, смердят и отравляют все живое вокруг. Мы предупреждаем! Если человек делает выбор в пользу обиды, мы не вправе мешать. А если в пользу прощения – мы должны помочь.
— А я еще смогу сломать этот коралловый риф? Или уже поздно?
— Никогда не поздно попробовать, — мягко сказал Ангел.
— Но они ведь давно умерли! Не у кого теперь просить прощения, и как же быть?
— Ты проси. Они услышат. А может, не услышат. В конце концов, ты делаешь это не для них, а для себя.
— Дорогие родители, — начала она. – Простите меня, пожалуйста, если что не так… И вообще за все простите.
Она какое-то время говорила, потом замолчала и прислушалась к себе. Никаких чудес – сердце ноет, голова болит, и чувств особых нет, все как всегда.
— Я сама себе не верю, — призналась она. – Столько лет прошло…
— Попробуй по-другому, — посоветовал Ангел. – Стань снова ребенком.
— Как?
— Опустись на колени и обратись к ним, как в детстве: мама, папа.
Женщина чуть помедлила и опустилась на колени. Она сложила руки лодочкой, посмотрела вверх и произнесла: «Мама. Папа». А потом еще раз: «Мама, папа…». Глаза ее широко раскрылись и стали наполняться слезами. «Мама, папа… это я, ваша дочка… простите меня… простите меня!». Грудь ее сотрясли подступающие рыдания, а потом слезы хлынули бурным потоком. А она все повторяла и повторяла: «Простите меня. Пожалуйста, простите меня. Я не имела права вас судить. Мама, папа…».
Понадобилось немало времени, прежде чем потоки слез иссякли. Обессиленная, она сидела прямо на полу, привалившись к дивану.
— Как ты? – спросил Ангел.
— Не знаю. Не пойму. Кажется, я пустая, — ответила она.
— Повторяй это ежедневно сорок дней, — сказал Ангел. – Как курс лечения. Как химиотерапию. Или, если хочешь, вместо химиотерапии.
— Да. Да. Сорок дней. Я буду.
В груди что-то пульсировало, покалывало и перекатывалось горячими волнами. Может быть, это были обломки рифа. И впервые за долгое время совершенно, ну просто ни о чем, не болела голова.
Эльфика
