08/09/2024
Трансформация в био(но)графию
Эти первые солнечные дни осени для меня всякий раз наполнены праздничным настроением, которым я всегда охотно делюсь: 8-е сентября – день рождения Биона.
Нино Ферро в интервью Джил Чодер-Голдман (Psychoanalytic Perspectives: 13, 2016) говорит о трансформации в биографию – историю эмоций, которая рассказывается с помощью фактов, событий, людей прошлого в непрерывном действии aprè-coup. Почему бы нам к трансформации в биографию не добавить и трансформацию в бионо-графию?
Бион, как никто другой из психоаналитиков (за исключением, пожалуй, Юнга), осуществил целый ряд опытов трансформации в биографию: War Memoir 1917-1919, The Long Weekend 1897-1919, All My Sins Remembered, A Memoir of the Future. Военный дневник, две книги воспоминаний и в завершение: художественно-сновидческое, биографически-полиморфно-полифонически-диалогическое, философско-психоаналитическое повествование – A Memoir of the Future, создав, таким образом, свою бионо-графию.
Итак, мы имеем дело с жизнью, ставшей био-графи́ей, и у нас есть дело или предмет – своя бионо-графи́я и бионо-логия: желание и потребность писать и говорить о Бионе. О Бионе говорят и пишут очень много на трёх (как минимум) континентах, так возникает бионо-логия и бионо-графия.
Сегодня мы откроем всего лишь пару страниц из 1-й части The Long Weekend – India. Это захватывающее чтение небольшого по объёму, но мастерски выстроенного текста со своей драматургией. Да, и что может быть более любопытным для психоаналитического внимания, чем ранние детские воспоминания? Но самое важное в этой истории – неимоверное любопытство маленького Уилфреда, задающего сотни вопросов, наблюдающего, размышляющего и делающего свои заключения.
1. «Отлучённая женщина»: гроздья гнева дяди Гарри обрушиваются на гроздья чёрного винограда на шляпке матери.
«Подозреваю, что мои отец и мать боялись, что я «подхвачу идеи», если мне будет позволено соприкоснуться с любым видом «языческого суеверия», расходящегося с чистой, незапятнанной верой наших пуритан и их предшественников-миссионеров. А они действительно были сделаны из очень прочного и не знающего компромиссов литья. Мой дядя Гарри и моя мать, как я узнал позже, не разговаривали друг с другом, потому что он назвал её «отлучённой женщиной» (abandoned woman). Звучало это интересно и захватывающе, и моё любопытство в конце концов дало объяснение. Ссора началась из-за того, что однажды в воскресенье моя мать надела шляпку, которая вызвала гнев дяди Гарри за то, что та была слишком броской (lush) для аскетичности, свойственной его церкви. Я был на стороне матери, поскольку мне очень нравилась эта шляпка, широкая в диаметре и украшенная гроздьями бананов, груш и других сочных (luscious) фруктов, похожих на подносы, которые индийцы старались преподнести моему отцу. Но главным украшением была гроздь чёрного винограда из какого-то прозрачного материала, что делало её невероятно реалистичной и подходящей для садоводства. Я очень хотел, чтобы мама оставила её мне в своём завещании. Но увы! Мода меняется, и эта шляпка была выброшена за много лет до того, как я стал достаточно взрослым, чтобы получить эти виноградины» (p.19-20).
Мы становимся свидетелями суровой религиозной атмосферы в семье и окружении, которой будет пропитана и дальнейшая жизнь нашего героя уже в Англии, в public school.
Too lush/ luscious fruits. Шляпка сестры (матери Уилфреда) показалась дяде Гарри too lush, слишком нарядной, роскошной, но lush – это также и плодородный, фертильный; к тому же шляпка была ещё и украшена «другими сочными плодами».
Мысль, стоящую за гневом дяди Гарри («dream thought»), мы могли бы представить в такой форме: негоже моей сестре выставлять напоказ свою фертильность, плодородность и свою сексуальную «сочность». За это она должна быть наказана – отлучена, abandoned, или, быть может, даже названа падшей.
Мы можем задаться и другим вопросом: кому принадлежит too lush/luscious – рассказчику или персонажу? А если рассказчику, то кому – маленькому Уилфреду или искушённому психоаналитику?
2. Ночь в джунглях превращается в сумерки человечества
Прошлое/настоящее/будущее могут становится одно-моментны (at-one) друг другу:
«Яркий свет; чёрная темень; ничего между ними; никаких сумерек. Палящее солнце и тишина; чёрная ночь и неистовый шум. Лягушки квакают, птицы бьют молотками по жестяным коробкам, звенят колокольчики, кричат, вопят, ревут, кашляют, улюлюкают, насмехаются. В ту ночь – то был реальный мир и реальный шум. Когда сверхумные обезьяны со своими сверхумными устройствами приведут себя в порядок, чтобы обеспечивать хорошо подобранным питанием грядущих господ и повелительниц творения, сверхмикробным разумным существам (super microbe sapiens), тогда люди, заполонившие собою землю, достигнут своего наивысшего расцвета – великолепные цвета разлагающейся плоти будут гнить и вонять, создавая колыбель для новой аристократии» (p.24).
Мы заглянули на пару мгновений в далёкую от нас эпоху и по времени, и по расстоянию. Так много всего хочется открыть в этом тексте:
• Horticultural. Желание матери;
• Завещание матери и Сетка (The Grid);
• Вой шакала: присутствие Арф Арфера (упражнение в анасемическом чтении);
• Тигр(ица) Биона.
Бионо-графия и бионо-логия продолжаются!
